– Но почему? Возможно, это помогло бы.
– Не знаю. Эта зараза вцепилась в моего мужика, как репей в собачий хвост. Еще бы, ведь он на двенадцать лет ее моложе.
Вика присвистнула.
– Ну да. Самой в могилу пора, а туда же, любовь крутит, вешалка старая.
– А сколько ей?
– Да уж сильно за сорок. Сорок пять – баба ягодка опять. – Катя опять усмехнулась. – Оно бы и ладно, только Косте моему всего тридцать. Он и меня моложе на три года. Видать, тянет его к бабам постарше. А я-то, дура, мучалась, боялась, что он лишнюю морщину у меня заметит. Даже ребенка родить не решилась, чтобы фигуру не испортить. И вот на тебе, появилась эта фря – и привет.
– Она в самом деле богатая?
– Да уж побогаче меня будет. Она поселилась в Константиновке лет пять назад, на окраине, в доме возле кладбища. А три года назад, когда Гаевская собиралась отдать богу душу, выкупила у той дом. Гаевская, не будь дурой, получив денежки, поставила условие, что будет жить в доме до самой своей смерти. Эмма согласилась. Только Гаевская вдруг взяла, да и передумала помирать. Осталась Эмма с носом. – Катя злорадно улыбнулась.
Усмехнулась и Вика. Неведомая Эмма не вызывала у нее симпатий. Кому понравится тетка, ворующая чужих мужей, да еще, если верить Кате, нечестными способами?
– А зачем Эмме понадобился именно этот дом?
– Как зачем? Дом хороший, большой. Участок, опять же, огромный. Он и тогда стоил немало, а теперь его цена увеличилась в два, а то и в три раза. Эмма, если можно так выразиться, разбогатела до неприличия.
– То есть, разбогатела бы, если бы Гаевская умерла…– задумчиво проговорила Вика. – Но она жива и это ломает все планы Эммы.
Катя посмотрела на Вику с изумлением. Было видно, что об этом она не думала и явно была поражена таким открытием. Яркий румянец снова залил ее щеки и шею, пухлый рот слегка приоткрылся. Некоторое время она молчала, словно что-то обдумывая, потом тряхнула густыми волосами, отгоняя непрошенные мысли и спросила совсем о другом:
– Ты зачем приходила-то? Просто поболтать или по делу?
– По делу, – призналась Вика. – Слышала про Софью?
– Еще бы мне не слышать. – Катя усмехнулась. – Как только из города вернулась, Карпыч уже тут как тут, под дверью караулит.
– А ты-то ему зачем? Тебя же в доме не было?
– Ну, ночью же я была. Кроме того, соседи мы – это раз, – она принялась по-детски загибать пальцы, – могла что-то слышать. Потом, работаю я у нее – могла что-то видеть. Ну и так, для формальности. На самом-то деле он не особенно усердствовал. Сразу сказал, что это несчастный случай. Эй, ты чего брови-то насупила? Или сомневаешься?
– Угадала. Сомневаюсь.
– Вон оно что…– протянула Катя. – И откуда ж твои сомнения? Ты не обижайся, но если уж Карпыч ничего не нарыл, значит, и впрямь несчастный случай. Он мужик ответственный.
– Я и не спорю. Только я там была и нашла кое-чего. Нечто, меняющее все дело.
Катя растерянно похлопала глазами.
– А чего ж Карпычу не отдала? Как ты вообще туда попала?
– Случайно, – отмахнулась Вика. – Помнишь, я тебе ночью говорила, что слышала крик? Так вот, он мне покоя не давал. А тут смотрю, милиция возле дома и охраны у ворот никакой. Я и просочилась.
– Ясно. Ты молодец. Я бы побоялась соваться.
– А чего бояться? Сама же говоришь – несчастный случай.
– Но ты-то так не думаешь?
– Не думаю. Это все из-за зонта.
– Какого еще зонта?
– Обыкновенного. От солнца. Он в пруду, в камышах запутался. Я его хорошо разглядела, уверена, его в воду ночью уронили, иначе бы намок сильно, а так – только наполовину. Вот и получается, что Софья среди ночи с чужим зонтом по бережку прогуливалась, а тут ее бац – и в воду.
– Господи, бред какой-то. Зачем ей ночью зонт? На такое только сама Гаевская способна, она со своими зонтиками никогда не расстанется, да только она по ночам из дома нос не высовывает, уж можешь мне поверить.
– А я и не говорю, что это была Гаевская. Только тот, кто Софью убил, этого не знал. Перепутал в потемках. Я думаю, Софью этим самым зонтом пырнули, а только потом в воду сунули.
– Страсти ты какие говоришь, – ужаснулась Катя. – Да быть такого не может.
– Может. Я рану видела. И еще кое-что. На кончике зонта – ты не обращала внимания, какой он острый и длинный? – остались следы крови, ее водой до конца не смыло, потому что на ручечке есть такие бороздки глубокие.
– Знаешь, даже в голове не укладывается, – прошептала Катя, нахмурившись. – Кому понадобилось убивать Гаевскую? Ты думаешь…
Катя взглянула на Вику с затаенным страхом, но девушка, поняв, о чем она, только покачала головой.
– Об Эмме я ничего не знала. У меня другие подозреваемые. Вот скажи, раньше все эти деятели Гаевскую навещали?
– Да никогда, – заявила Катя уверенно.
– Вот видишь! С чего это они вдруг все заявились. Да еще эту Софью с собой притащили?
Катя не торопилась с ответом, покусывая нижнюю губу. Вика догадалась, что женщина о чем-то догадывается, но не была уверена, что та решится сказать ей, в-сущности, постороннему человеку, о том, что знает.
Она и не сказала. Помолчав немного, она проговорила:
– Знаешь что, мне надо подумать. Давай мы с тобой потом поговорим. Скажем, завтра утром. Потерпишь?
– А что мне остается? – Пошутила Вика. Она собиралась еще кое-что добавить, но тут спокойно лежавшая у Катиных ног собачонка встрепенулась и с громким лаем бросилась к забору.
– Ну, все, все, смелый охранник, рассекретил, – пророкотал хорошо поставленный бас. Скрипнула калитка и из-за пышного куста сирени, как из-за занавеса, выплыл господин Двуреченский.