После развода с Двуреченским жизнь Гаевской покатилась под откос. Она еще продолжала сниматься, но каждый следующий фильм оказывался хуже предыдущего. В конце концов ее перестали приглашать даже на роли матерей, но ее имя все еще было на слуху и на эту-то приманку и клюнул молодой певец из провинции – Антоша Окунцов.
Она была старше его лет на двадцать, если не больше и наверняка понимала, на что идет. Но понимала, как видно, не до конца.
Конечно, Антоша стал ей изменять практически сразу после свадьбы. Но с кем! Даже в страшном сне Гаевская не могла предположить, что пристрастия ее новоиспеченного супруга целиком и полностью принадлежат сильной половине человечества. Именно его многочисленные любовники, а вовсе не престарелая жена, занялись его карьерой. Гаевская служила только прикрытием и это было особенно унизительно. Конкурировать с молоденькими старлетками – еще куда ни шло, но с потными волосатыми мужиками?
На беду их брак вызвал огромный резонанс в прессе и Ирине приходилось постоянно улыбаться в объектив давно уже фарфоровыми коронками и изображать полное счастье и удовлетворение от своего нового статуса. Она была хорошей актрисой и никто не заметил подвоха. Она была еще и благородной, если, пройдя через такое унижение, ни словом не обмолвилась об истинных склонностях своего последнего мужа. Вика точно знала, что, в отличие от большинства ему подобных, Окунцова всегда считали натуралом. Возможно, этому помогло и то, что когда-то он был женат на настоящем секс-символе.
О своей болезни Гаевская писала очень мало, и совсем перестала упоминать о ней, когда поняла, что дело безнадежно. С тех пор, как она переселилась в усадьбу – подальше от воспоминаний, как сама она написала – записи касались исключительно бытовых мелочей. Кто позвонил, какие были сделаны покупки, какая на дворе погода. Записала она и о своей сделке с Эммой Вальтер. Деньги, вырученные от продажи усадьбы позволили Гаевской пройти дорогостоящий курс лечения в лучшей клинике столицы. Но это было уже бесполезно. Болезнь стремительно прогрессировала. Новой владелице дома оставалось совсем недолго ждать…
После прочтения дневника Вика стала многое видеть под другим углом зрения. Ведь вначале она думала, что Гаевская созвала своих самых близких друзей. Оказалось, что она созвала врагов…
Была и еще одна мысль, которая закопошилась было в мозгу девушки, но додумать ее она не успела – заснула. Мысль была важная и совершенно абсурдная на первый взгляд. Если бы только у Вики хватило сил разобраться с ней до конца! Она отложила это на утро и события приняли совсем иной, куда более опасный поворот.
Проснулась Вика от… голода. Она и раньше частенько питалась кое-как, но здесь, окунувшись в водоворот событий, она и вовсе превратила эту традицию в форменное безобразие. Так, в частности, она никак не могла припомнить, когда ела в последний раз: – вчера утром или позавчера вечером?
Но и сейчас у нее не было времени на еду: часы показывали одиннадцать утра и нужно было срочно отправляться на почту, чтобы позвонить в город. Свой мобильник Вика намеренно оставила дома, опасаясь, что в противном случае ее начальник станет доставать ее по двадцать раз на дню. Она собиралась прожить этот месяц вдали от цивилизации и вот теперь пожинала плоды своего опрометчивого решения.
Успокоив себя тем, что вернувшись с почты, соорудит себе полноценную трапезу, купив по дороге вожделенной молодой картошечки и свежего молока, Вика начала поспешно натягивать одежду.
День за окном мрачно хмурился и Вике было досадно, так как теперь, после внезапного исцеления от ожогов, ей не терпелось нацепить что-нибудь открытое, на тоненьких бретельках. А пришлось снова облачаться в опостылевшую кофту с рукавами и джинсы.
На улице оказалось не так уж и холодно, но переодеваться было некогда. Вика как раз возилась с заедающим дверным замком, когда ее окликнул звонкий мальчишеский голос.
– Можно? – робко спросил Венька.
– Давай, только по-быстрому. Что там у тебя?
– Да вот, принес… как вы просили.
Только сейчас Вика заметила, что Венька прижимает к себе толстую потрепанную тетрадь и прячет от нее алеющие щеки.
– Стихи? Вот умница! Я обязательно прочитаю. Только чуть позже, ладно? Мне надо на почту. А тетрадку мы пока оставим на самом видном месте.
Несмотря на то, что она торопилась, Вика снова отперла замок и положила тетрадь на краешек сундука, чтобы сразу наткнуться на нее, когда вернется.
– И это тоже поставьте куда-нибудь.
Точно фокусник Венька извлек из-за спины большую банку спелой малины. Пахла она совершенно волшебно.
– Неужели лесная? – восхитилась Вика.
– Ну.
– Когда ж успел?
– Да с утра. Делов-то…
Вика от распирающей ее благодарности звонко чмокнула мальчишку в щеку.
– Эй, чего это вы, – попятился он.
– Говорю спасибо, разве непонятно?
– Не за что, – насупился он и потер ладонью пунцовую щеку.
Венька вызвался проводить ее немного, так как Вика толком и не знала, где расположен местный узел связи. Оказалось, что в самом конце деревни, немного не доходя до Эмминого дома.
– Новость слышали? – Спросил Венька перед тем, как попрощаться.
– Какую? Про кого?
– Да про Эмму же, вы у нее вчера в гостях остались.
– А что с ней могло случиться? – спросила Вика рассеянно.
– Собака ее укусила.
– Неро?!
– Он. Сильно. Нога – в хлам, до кости, гад, добрался.
– И что с ней?
– С Эммой?
– Нет, с собакой. Эмма, я так понимаю, жива.
– С собакой плохо. Сбежала она, представляете?