Ночной крик - Страница 66

– Ты, Петровна, говори толком. Когда видела? Во сколько? – набросился на нее Карпыч, которому все это не нравилось. Он понимал, что преступление среди своих – пусть даже и убийство – это одно, но если к этому причастна такая фигура как Двуреченский, то дело плохо. С него начальство не то, что одну – две шкуры спустит за ошибку.

– Ты погоди звериться-то, Карпыч, погоди. Дай сообразить. Когда же это было? Ну, точно, в тот самый день, когда они все разъехались. Только уехали они уже после полудня, а машина тут стояла утречком. Раненько совсем, часов в пять. Я за травой для кроликов на бугор ходила. Возвращаюсь, а она стоит. Я еще удивилась тогда: с чего бы это городскому, да еще такой шишке, на нашем кладбище делать? А потом подумала, что кто его знает, вдруг у него родственники какие здесь похоронены. Кладбище-то, почитай, с восьмисотого года…

– Твои соображения мне ни к чему, – оборвал ее причитания Карпыч. – Ты мне вот что скажи: самого режиссера ты тут видела?

– Кабы видела, так бы и сказала, – поджала губы Петровна. – Не было его, врать не стану. Ну, так и что? Он в это время наверняка на кладбище обретался, могилу раскапывал, душегуб проклятый. За что Клавку-то погубил, ирод? Чем она ему не угодила.

– Помолчи, Петровна, без тебя тошно, – поморщился Федор Карпович. – Разберемся, кто тут ирод, а кто душегуб.

– Это он, ты как думаешь? – спросила Вику Катя встревоженно.

Вика молчала, только все больше хмурилась. Наконец, она подняла на подругу глаза и сказала просительно:

– Погоди, Катя, не сейчас. Мне подумать нужно. Хорошенько подумать. Что-то тут не складывается.

– Да думай, кто тебе мешает, – немного обиделась Катя и Вика виновато улыбнулась.

– Я тебе попозже все расскажу, хорошо? Вот прямо сегодня вечером. А сейчас пойду, пожалуй.

Катя не стала ее задерживать, только долго смотрела ей вслед встревоженным взглядом.

Глава 25

Больше всего на свете Вика сейчас не хотела попадаться кому-либо на глаза. Единственным убежищем ей представлялся пустынный речной берег. Деревенским сейчас не до купаний, а дачники из коттеджного поселка тусуются совсем в другом месте.

Она оказалась права, на берегу не было ни души, вот только погода начала стремительно портиться и Вика быстро замерзла. Она подумала было, что неплохо зайти домой и прихватить теплую кофту, но ей до смерти не хотелось попадать под обстрел любопытных глаз вездесущей Петровны. Надо же, везде-то она успевала. И машину видела, и отсутствие Клавдии заметила раньше всех. И как это она только проглядела, что ее любимая Клавдия три года водила всех за нос? Хотя в действительности могла и не заметить, ведь участок Клавки граничил с садом Гаевской, чтобы попасть из одного места в другое, совсем необязательно было выходить на дорогу, достаточно просто перелезть через забор – и все дела.

И все-таки Вика в это не верила. Она видела Клавку только мельком и всего пару раз, но она произвела на нее не самое лучшее впечатление. Неужели эта клушка, жадная до денег, смогла водить за нос – нет, не деревенских, с которыми лже-Гаевская сократила общение до минимума, – а четверых прожженых дельцов, которые, к тому же, когда-то знали очень близко настоящую Ирину. И дело даже не во внешности, это детали. Соответствующее освещение в доме, вечный зонт, надежно прикрывающий лицо – и дело в шляпе. Но как простушка могла убедительно сымитировать манеру поведения актрисы? Ее же раскусили бы в два счета, едва самозванка успела бы открыть рот. Или Вика ошибается? Что, если образ деревенской простушки такая же маска, как и роль пожилой актрисы? Что, если актриса не только Гаевская, но и сама Клавка? Или у нее совсем другое имя?

Рассуждения выглядели логично, как логично выглядела и смерть шантажистки от рук не желающей платить жертвы, но что-то Вике мешало поверить в такой простой расклад. Понять бы только – что?

И Вика снова и снова прокручивала в голове все, что ей было извсетно, пока окончательно не выбилась из сил. Прошло уже несколько часов, как она торчала на проклятом берегу, а она по-прежнему не сдвинулась в своих рассуждениях с места.

Труп Клавдии то и дело возникал у нее перед глазами. Что-то с ним было не так. Именно с трупом!

Наконец она поняла.

Это было невероятно!

Белый клочок, торчавший поверх шелковых трусов. Наконец-то она поняла, что это такое. Это была обыкновенная бирка, какую пришивают на все без исключения вещи. Сама Вика частенько отстригала ее ножницами, потому что бирка, особенно на белье все время царапала спину.

Вот именно – спину! Ни одна уважающая себя женщина не напялит трусики задом наперед. А вот если ее кто-то одевал, да еще в большой спешке…

Трусики, надетые на Клавку, имели какое-то определенное название, которое Вика все время забывала. С виду они напоминали боксерские шортики, только гораздо более изящные и отличались тем, что у них было трудно определить, где зад, а где перед. Если тело одевали второпях, то могли и не заметить, что злосчастная бирка, которой положено было находиться сзади, оказалась спереди.

Так что не была Клавка самозванкой, никогда не была. Каким-то образом она не вовремя подвернулась убийце под руку и поплатилась за это жизнью. Но зачем было убивать ни в чем не повинную женщину? Только в одном случае: она увидела что-то, чего не должна была видеть. Убийце просто ничего другого не оставалось. Несвоевременное появление соседки, которая, очевидно, перед своим отъездом в город решила немного подзаработать и притащила в богатый дом что-нибудь с огорода, помешало планам убийцы, который, скорее всего, намеревался скрыться, прихватив с собой полученные денежки. Когда у него на руках ни с того ни с сего оказался труп, ему пришла в голову блестящая идея выдать его, то есть – ее, за себя и запихнуть в гроб. Для этого убийца воспользовался машиной Двуреченского, а на тот случай, если кто-то заметил бы ее возле кладбища, перевел все стрелки на него, подбросив зажигалку.